Итак: меня зовут Сова, мне 22 года, и я не могу понять, как вышло, что обыкновенный мальчишка без особенных задатков, ну нервный немножко, ну лентяй порядочный, и шутки у него дурацкие - я и говорю, обыкновенный мальчишка - как он стал Богом. Да-да, тем самым, который всемогущ, всеведущ и все такое. Кому это только в голову взбрело?

Да скорее всего, никому. Как-то само собой вышло. С каждым могло случиться. Не стоит так переживать.

Но почему именно он? То есть, я хочу сказать, почему не ты, не я, не тот пижон с третьего этажа, в конце концов? Что, он был шибко умный? Образованный? Да вроде бы нет. Может, красавчик он был или паинька? Тоже нет. Одухотворенный, величественный, безбашенный? Да нет же! И все же именно с ним это случилось. Ха! Допускаю, что природа действительно не терпит пустоты, и когда бог умер (спросите у Ницше, если мне не верите), первый же, кто был ничем не занят, занял вакантную должность. И это случайно оказался он - парень, которого я люблю.

У нас тогда как раз были довольно натянутые отношения. Встречались мы довольно редко, и то случайно. И тут - какая удача! - вижу его, как он валяется на травке под деревом. Рядом с табличкой "По газонам не ходить". Я бегу к нему, кричу: "Эй, мужик, привет!" - даже и не вспомнила, что мы друг другом по последним данным недовольны. И что он мне отвечает? Да ничего. Даже не хрюкнул. Не поморщился. Бровью не повел!

Куда только девается иногда хорошее настроение! Подлетаю к нему и с размаху ботинком под ребра. И опять, опять никакой реакции! То есть глаза-то он открыл. Но больше ничего. "Да ты живой ли вообще, дорогой мой?" - мне не по себе стало. У него глаза такие пустые, будто там, под зрачком, шестьсот световых лет вакуума, не меньше - и все это в до неприличия обычной голове, покрытой спутанными волосами моего любимого оттенка, приделанной к телу - тело как тело, ничего особенного, только совершенно спокойное. Как кирпич.

И тут моя радость выдает такой смайл! Куда там Бодхисаттве! Тысячи маленьких китайских Будд, улыбающихся из мрака прохладного храма в изнурительный полдень, меркнут перед этим смайлом. Люди так не умеют.

Но я-то об это не думаю, даже о звонке в скорую не успела еще подумать. Ведь у меня же еще есть возможность бросить все, уйти своей дорогой, забыть об этом типе, который ко всем своим выходкам еще и замечать меня не желает. Раз за разом я прокручиваю это в своей голове, как я встаю, ухожу и никогда больше о нем не вспоминаю, прокручиваю медленно-медленно, смакуя детали каждого кадра, до тех пор, пока он не очнулся.

"Да что ты о себе думаешь, когда такое вытворяешь?" - кричу я, потому что меня бесит его невозмутимость, с которой он прихлебывает горяченный кофе из пластиковой кружки, сварганенный ближайшим автоматом, сидя тут же, на газоне. "Нет, я не псих. Мне в такие моменты и думать-то некогда. Понимаешь, я теперь в некотором роде Абсолют. То есть вот то, что ты вокруг воспринимаешь, это только малая часть Меня. Как если бы твое тело раздулось на всю Вселенную... на все Вселенные. Приятно, конечно, быть Всемогущим, Всевидящим, Всепонимающим, и это все одновременно. Но ты ж пойми, это еще и тяжкий труд! Мир должен пребывать в гармонии, иначе плохо - лично Мне, между прочим, плохо. И вообще с координацией движений проблемы - это ж не так просто с такой громадиной управляться. Требует концентрации с непривычки." - "Тоже мне, Господь нашелся!" - "Да, можно и так сказать," - согласился мой ненаглядный, отшвыривая смятую кружку куда-то в кусты.

Кода ожидаешь от человека какой-нибудь дурацкой выходки, такие вещи выглядят вполне естественно. Не удивляют, не раздражают - от них устаешь, но обходиться без них сложнее. "Ты мог бы делать это прямо у меня, знаешь ли. Мне будет как-то спокойнее, если я изредка замечу, что с тобой все в порядке. Мало ли кому захочется заасфальтировать это место, или случайная птица как раз здесь захочет избавиться от лишнего веса...." - "Что ты понимаешь в мировой гармонии," - заворчал он, но подчинился.

Вот как удачно все складывалось. И все-таки временами это бывало довольно утомительно. Ведь он целыми днями валяется немытый-нечесанный, то холодный, как труп утопленника, то болтает без умолку, и все о своем, сакральном. "Боже мой! Когда же все это кончится!" Слышу голос с дивана: "Есть одна книга, там все написано. Будет Страшный Суд, и Я с высокого трона всех грешников замочу, а праведникам дарую жизнь вечную и незаморочную." - "Ты, между прочим, как Верховная Дырка От Бублика, мог бы догадаться, что я не о том," - огрызаюсь. "Да Я понимаю, как тебя парит твоя неспособность понимать происходящее. Все люди от этого страдают. Меня, между прочим, это глубоко заботит, потому что Я, как верховное Существо, люблю их всех и мечтаю, чтобы они были счастливы. Но быть счастливы они не могут без глубинного понимания мировой гармонии, а понимание это достигается только тогда, когда душа человеческая сольется с Богом - со Мной, то есть." - "Ну уж нет. Не знаю, есть ли у меня душа, но уж если есть, то душа это самая тонкая и нежная, какая только бывает, и я ею направо и налево не швыряюсь." - "Ты Меня, между прочим, видишь еженощно, а сколько людей молят об этом слезно и остаются без ответа! Так что повода для обиды у тебя нет, а раз так, то и нефиг. Никакого права ты не имеешь думать, что Я тебя не ценю или ценю недостаточно. Хотя, если это тебя осчастливит... Что, если Мне купить твою душу? Мне будет гораздо спокойнее, когда Я буду знать, что с тобой все в порядке. Чего бы тебе за нее хотелось?" Момент настал. Сейчас или никогда! "Давай так: я тебе отдаю душу, - говорю вроде бы спокойно, однако внутри все обмякло, как кисель, - а ты взамен опять становишься обычным человеком, идет?" - "Для твоего же блага стараюсь, и ты еще торгуешься," - вздохнул он и стал обычным человеком.

Это было чудеснейшее время. Правда, он был слаб, как младенец, объясняя это тем, что будучи богом, пользовался исключительно своей божественной силой в ущерб поддержанию мышечного тонуса. Но мы были вместе, и нам было довольно неплохо вместе - до тех пор, пока он не выпал из распахнутого окна, ноги-то его еще не очень хорошо слушались.

Это, конечно, печально, но меня другое больше заботит: ведь ему, кем бы он ни был, моя душа принадлежала. У кого же она теперь, когда он умер?