Когда калибратор решил жениться, ему подумалось: "Ну все.... Теперь ни минуты свободной у меня не будет." И ведь правда, предсвадебные хлопоты отнимали уйму времени. Хорошо хоть, жену ему не пришлось искать - лысый, прослышав о намерениях калибратора, отдал ему какую-то дальнюю родственницу, сироту, не очень уравновешенную, но покладистую и хорошо воспитанную, и совсем недорого, почти задаром.

Свадьба прошла как кошмарный сон, калибратора засунули в допотопный черный костюм, который с незапамятных времен составлял неотъемлемую часть траурного обряда прощания с вольной жизнью, и целый день не давали калибровать. Он извелся весь, и в голове у него стояла свинцовая пыль, заглушавшая слова священника - наскоро поцеловав бывшую невесту, а ныне жену, он рванул в мастерскую, на ходу сдирая с себя неуклюжее облачение, и пришел в себя только после третьего кнепселя. В тот вечер он выполнил чуть меньше полутора дневных норм.

Жена ревновала калибратора к мастерской и морозному запаху свинцовых опилок, и однажды даже собрала все кнепсели в огромный таз, а таз вынесла на помойку. "Дура, - сказал ей калибратор. - Это же наши деньги! Думаешь, легко семью содержать - в наше-то время?" А про себя он подумал: "Сука! Это же вся моя жизнь вынесена на свалку! Смерти моей хочет!" Ночью калибратор пробирался на территорию свалки через проволочные ограждения, вздрагивая от вспышек прожекторов, и молился лишь, чтобы охрана застрелила его не раньше чем он прижмет к груди хотя бы самый малюсенький кнепсель, вдохнет его запах и привычно оценит диаметр на глазок, угадав с точностью до тысячных долей миллиметра - как научил его дед, одной ногой уже стоявший в могиле. Он долго бродил среди гнилого тряпья и был уже близок к помешательству, когда огонек надежды вспыхнул в его мозгу, где-то в лобной доле левого полушария, и в свете этого огонька калибратор разглядел ржавый таз, засыпанный какой-то трухой и ошметками, а под ними.... Калибратор распихивал их по карманам, не в силах поверить в свое счастье, от радости он даже не мог вспомнить, как они называются. Он больше не прятался от прожекторов, а, наоборот, с растущим возбуждением следил за переливами света на поверхностях их, которые катились с его ладоней в глубину карманов самым благодатным в его жизни дождем.

Он вернулся домой лишь на рассвете, отряхивая с рукавов последние морковные очистки и какие-то зеленоватые опилки непонятной природы. Усы его были все в паутине от ползания под колючей проволокой, карманы оттопыривались от тяжести, которой он, окрыленный, совершенно не ощущал. На столе валялась записка: "Ухожу. Не ищи. Целуйся со своими кнепселями".

Потрясенный, калибратор свинцовых кнепселей замер. Целую минуту он был не в состоянии шевельнуться, ошеломленный этой новостью. Потом он медленно повернул голову в одну сторону, в другую.... Жены нигде не было. Вместо нее в поле зрения попали грязные, дырявые носки, которые надо бы выстирать и заштопать, карниз грозил обвалиться и сломать журнальный столик, и к тому же пора было завтракать - кто же приготовит завтрак? "Ну все, - мрачно подумал калибратор. - Теперь-то у меня ни минутки свободной не будет...."